Форум

текст главы про Бьерк. Для обсуждения....

Подписанный Николаем Вторым предложенный ему кайзером союзный договор, известен как Бьеркское соглашение 1905-го года между двумя императорами. Соглашение, так и не вступившее в силу. Причем, по мнению большинства историков, благодаря непримиримой позиции «французской партии» при русском дворе и в правительстве, а в первую очередь господ Витте и Ламсдорфа.
Большинство мемуарных книг, исторических работ, и даже периодических изданиий, причем и российских, и советских, и эмигрантских, трактовали его подписание однозначно: как глупость и слабость русского царя. Как его личную ошибку, способную немедленно привести к молниеносному разгрому Франции германцами при попустительстве предавшей ее Российской Империи, а потом для нас неизбежно наступил бы или 1914-й, или 1941-й…
Однако Вадима не отпускала мысль о том, что историю пишут победители. Он тщательно изучил текст этого договора, а поскольку дебаты на форуме дошли до разбирательства его почти по фразам, он помнил его практически наизусть:
«Статья I. Если какая-либо из держав нападет на одну из империй, другая договаривающаяся сторона обязуется помочь своему союзнику в Европе всеми имеющимися в ее распоряжении силами на суше и на море.
Статья II. Высокие договаривающиеся стороны обязуются не заключать сепаратного мира с какой-либо из враждебных стран.
Статья III. Настоящий договор входит в силу с момента заключения мира между Россией и Японией, и может быть расторгнут только после предварительного предупреждения за год.
Статья IV. Когда настоящий договор войдет в силу, Россия предпринимает необходимые шаги, чтобы осведомить о его содержании Францию и пригласить ее как союзника подписаться под ним».
Поразительно, но это предложение от кайзера было сделано Николаю ПОСЛЕ Цусимы, когда от русского флота практически остались «рожки да ножки». И после Мукдена, когда русскую армию «в Европах» перестали считать за серьезную силу. Поразительно еще и потому, что сделано это было вопреки очевидной противной позиции статс-секретаря по военно-морским делам Альфреда фон Тирпитца и статс-секретаря по иностранным делам Освальда фон Рихтгофена.
Оба они, с учетом поражения России в войне с Японией, опасались немедленного нападения Англии сразу по оглашении документа. Ведь на помощь России на море тогда, по понятным причинам, можно было не рассчитывать. Этот, фактически, антианглийский союз был предложен кайзером царю в момент, когда доминированию британского линейного флота на морях и его «двойному стандарту», на первый взгляд, вновь ничто не угрожало. Особенно после недавнего подписания англо-французского договора «сердечного согласия».
Текст Бьеркского соглашения почти дословно повторял проект соглашения, предложенный немцами России еще раньше, в конце октября 1904 года, до сдачи Порт-Артура, в момент когда только-только был притушен скандал вокруг расстрела русской эскадрой Рожественского английских рыбаков у Доггер-банки, во время которого истерика английской прессы с требованием объявить войну не только России, но и… Германии, зашкаливала за градус кипения. Именно тогда Вильгельм II санкционировал отправку в Петербург первого предложения о заключении де-факто антибританского союза! Попади тогда любые подробности сего документа в прессу, и выступление Лондона скорее всего было бы предрешено взрывом общественных настроений.
Шокированный информацией об этом, с его точки зрения крайне несвоевременном внешнеполитическом демарше, и уже готовящийся ко всему Тирпитц, без лишней огласки собрался отмобилизовать флот в метрополии и потребовал возвращения в Киль всех крупных кораблей, находящихся в океане. Но Вильгельм неожиданно запретил это, как и перевод флотских командных и штабных инстанций на режим работы военного времени…
И это при том, что в Англии имелись ОЧЕНЬ влиятельные силы, ратующие за немедленное «копенгагирование» германского флота. И среди них - принимающий дела Первого морского лорда ярый германофоб адмирал Джон Фишер. История сохранила нам достаточно полный портрет этой во многих отношениях выдающейся личности. Была среди характерных его черт и способность создавать обстоятельства в том случае, если они выглядели необходимыми для него и его дела.
В свете этого стоит ли удивляться тому, что наутро среди подбитых русской эскадрой гулльских траулеров, оказался стоящий без хода и флага трехтрубный дестроер, который починив повреждения вскоре ушел, не оказав никакой помощи погибавшим рыбакам? У русских, японцев и немцев таких кораблей НЕ БЫЛО. Зато они были у англичан…
Тем не менее, несмотря на явно предгрозовую международную атмосферу, предложение союза в Петербург было послано. И послано БЕЗ согласования с морским министерством! При всей общей взвинченности, Кайзер, похоже, был убежден, что Англия не атакует. Откуда вдруг такая уверенность у человека, в критических ситуациях никогда не отличавшегося ни фатализмом, ни психологической устойчивостью?
Загадка… Но если предположить, что, провоцировал такие настроения Вильгельма «серый кардинал» германского МИДа той поры, барон фон Гольштейн, рука которого видна за строками обоих документов, и «октябрьского» и «бьеркского», «алогизм» поступков кайзера, равно как и вся цепь событий вокруг «свидания императоров у Бьерке», обретают неожиданную и стройную логику.

***
Фридрих фон Гольштейн. «Серый кардинал» германской внешней политики. Человек, чья судьба заслуживает отдельного авантюрного романа. Последовательный сторонник мировой закулисы за спиной Вильгельма, сначала не раз и не два «расшивавший» для Берлина в 1890-х годах коллизии в отношениях с Англией и Францией и сознательно «торпедировавший» стремления своего монарха возродить союз с Россией, а затем чуть было не втравивший второй Рейх в смертельную для него войну…
Коллизии, типа истории с телеграммой Крюгеру, возникавшие из-за необдуманных внешнеполитических антраша Вильгельма II, Гольштейн разрешал, действуя по каналам тайной дипломатии. А конкретно – используя связи ряда германских банкиров с Ротшильдами, которые фактически дирижировали британской и французской внешней политикой с момента окончания франко-прусской войны и премьерства Дизраэли. «Если слишком долго вглядываться в Бездну, Бездна начинает вглядываться в тебя…» Итог закономерен: клан Ротшильдов начала использовать его самого. В святая-святых германского статс-секретариата иностранных дел работал «суперкрот».
Именно он на рубеже 1904-1906 годов нашей истории умудрился ДВАЖДЫ едва не втянуть Германскую империю в войну с англо-французской Антантой. К которой, из-за союза с Францией, ОБЯЗАНА была примкнуть и Россия. В итоге Германская и Российская империи столкнулись бы, наконец, на полях сражений, а это было тогда наиглавнейшей целью британского истэблишмента и банковского капитала (читай: уже мирового семитского), в лице лорда Ротшильда и его парижской, венской и нью-йоркской родни.
Судя по всему, «слуге двух господ» ненавязчиво намекнули, что «антраша Вильгельма с Законом о флоте» окончательно переполнило чашу терпения Сити: Империя на Рейне и Шпрее будет жестоко и неотвратимо наказана. Тайному советнику Гольштейну пришлось выбирать кому служить. И он выбрал...
Объективности ради нужно подчеркнуть: вовсе не то, что именно русские и немцы будут взаимно уничтожать друг друга, было самоцелью «стражей интересов Мировой империи» и «семибанкирщины Ротшильда». Просто наличие в противостоящих коалициях этих двух великих континентальных народов гарантировало упорную, бескомпромиссную и «долгоиграющую» конфронтацию, а это значит, что «Британья рулез» еще лет сто, а прибыли международного банковского синдиката, обеспечивающего эту взаимоубийственную бойню кредитами, воистину баснословны. И гарантируют овладением тем, что останется от обоих противников, если не по результатам мирной конференции, так «за долги»…
Но политическим и финансовым лидерам англо-саксонского мира было мало просто срежиссировать европейскую войну. Им хотелось ее ПРАВИЛЬНО срежиссировать. Во всяком случае, ее начало. Чтобы ни в коем случае не они, а именно противная сторона была выставлена агрессором и «кровожадным чудовищем».
Одним из «винтиков» механизма конструирования ТАКОЙ войны и стал Гольштейн, который просто ЗНАЛ от своих кукловодов, что англичане не начнут первыми, в чем, манипулируя донесениями посольства в Лондоне, сумел убедить и своего императора. Это право британцы твердо решили предоставить немцам. Пусть даже ценой второго взятия Парижа. Хотя, что для них Париж, собственно говоря? Не наши же Великие князья. Так что, ничего личного, только бизнес…

***
Итак, Фрицом Гольштейном в соответствии с давним желанием кайзера добиться восстановления союза с Петербургом (и в соответствии с недавним тайным «заказом» мастеров «политического джиу-джитсу» из Сити), в октябре 1904 года был сконструирован проект договора с русскими, который на первый взгляд давал Германии серьезное улучшение ее внешнеполитической позиции. Вильгельм надеялся, что воспользовавшись трудностями Николая на востоке, он сможет отколоть Россию от Франции в свете явного «несоюзнического» поведения последней, что, по мнению кайзера, гарантировало бы немцам как минимум российский нейтралитет в случае «разборки» с Парижем.
Понимая, что экселенц наживку «заглотил» и уже ломится в заданном направлении как бык к кувалде забойщика по бетонной траншее скотобойни, многоопытный «мидовский зубр», ясное дело, не стал его пугать иными вариантами развития событий. К примеру, началом превентивной войны Англии и Франции против Германии. Причем и России могла бы быть предложена «конфетка» в виде сепаратного мира с Японией при англо-американском посредничестве, за присоединение к Антанте, естественно.
Однако в тот момент Петербург просто отказался обсуждать это предложение. Еще жила надежда на победу над японцами, нужны были французские кредиты, да и менять что-либо кардинально в своей внешнеполитической ориентации во время войны и внутренней нестабильности, ни царь, ни Великие князья, ни Ламсдорф, не желали.
Но за прошедшие с «отказной» телеграммы «кузена Ники» (от декабря 1904-го) полгода, в мире много чего произошло. Например, Кровавое воскресенье, Мукден и Цусима. А еще - Марокканский кризис, виртуозно срежессированный Гольштейном, сыгравшем на уязвленной гордые и франкофобии Вильгельма.
Итак, в июле 1905 года, рожденная в октябре 1904-го бумага, вновь всплыла на свет. Вильгельм, не поставив в известность главу внешней политики Германии рейхсканцлера Бюлова, (!) самолично отправляется с ней в кармане к Бьерке. На встречу с царем. Естественно, с подачи Гольштейна. Просто некому больше было сподвигнуть кайзера на этот шаг. Ведь при всем своем внешнем сумасбродстве, подобных действий без МИДовских консультаций он никогда не делал даже в менее важных вопросах. Тут же - на кону тайный военный союз с Российской империей против империи Британской.
В Петербурге возможные последствия, как подписания ТАКОГО соглашения с кайзером, так и его НЕ подписания, были оценены трезво и прагматично. Было учтено, что, с одной стороны, в исторических реалиях лета 1905 года (когда флот погиб, армия деградировала, а внутри страны полыхает революция), общеевропейская война в союзе с немцами скорее всего окончилась бы катастрофой, как для Берлина, так и для Санкт-Петербурга. И свою сиюминутную неготовность к такой схватке, и реальную мощь Британской Империи в русской столице оценивали более реалистично, чем это представлялось «кузену Вилли». С другой стороны, – прямой отказ Вильгельму от лица Николая как в подписании договора, так в самой этой встрече, мог бы привести к началу немедленной германской агрессии на Восток. С не менее мрачными последствиями для России. Короче говоря, инициатива Вильгельма оставляла Петербургу выбор между «катастрофой» и «полным трындецом»...
За превентивную войну, кстати, открыто и яростно ратовал начальник германского Генштаба фон Шлиффен, уверенный, что ему удастся разгромить и русских, и французов до того, как Англия сможет эффективно вмешаться. За полгода… Германский фельдмаршал, пожалуй, сильно бы удивился, узнав, что этот вариант – немедленная тевтонская атака - устраивал и кукловодов Гольштейна, просчитавших совсем иной для немцев результат…
Перед лицом столь невеселых перспектив, ведомству Ламсдорфа, хочешь не хочешь, а приходилось искать «срединный путь». При расчете международных раскладов, для русского МИДа в этой ситуации главным становился вопрос: что, и главное – КОГДА, предпримет Англия? При всех англо-германских противоречиях, никакой гарантии ее вступления в войну на стороне России и Франции не было. Да и франки могли просто не впрячься за Петербург, если бы немцы по ним не ударили. Подумаешь, союзный договор. Ну, «не шмогла…» Короче, перспективка была кислая.
Скорее всего, что не исключая на перед возможность столь мрачного расклада, царь и российские дипломаты, «закрыли глаза» на «пощечину» заключенного за их спиной франко-английского «Сердечного согласия» в апреле 1904 года. Ведь оно опосредовано давало повод Британии вступить в игру на стороне Франции, если та соблаговолит поддержать Россию против немцев. Но, конечно, наилучшим поводом для решения Лондона о вступлении в войну на стороне роусско-французского альянса, мог бы стать «казус белли», спровацированный германской стороной. И ОГЛАСКА инициированного немцами тайного договора об антибританском германо-российском союзе под него вполне подходила.
НО. Если Ники отказывает кузену Вилли, то… Не будет и подписанного Вильгельмом документа! А на нет – и суда нет. Исчезает ПОВОД для Лондона немедленно выступить против немцев. И исчезает у Вильгельма страх перед возможностью этого выступления. Поэтому, чтобы разыграть эту карту, Петербургу нужно было, чтобы этот документ РОДИЛСЯ. И НУЖНО было, чтобы с ним обязательно ознакомился Лондон.
И Ротшильдов, и британский Кабинет, это тоже вполне устраивало: во-первых, Британия теперь могла выступить в «белых перчатках» оскорбленного величия. А во-вторых, Россия платила за все это ГАРАНТИРОВАННОЙ «пристежкой» к Антанте. Кто и как сигнализировал в Петербург из Лондона, что сие действо ВЕСЬМА ЦЕЛЕСООБРАЗНО и будет воспринято Альбионом благосклонно, мы, скорее всего, не узнаем. Но ход событий говорит сам за себя: скорее всего такой сигнал был.
Роль «нехорошего мальчика» вынужденно взвалил на себя русский царь. Глупо думать, чтобы кто-то в Петербурге рискнул использовать его «в темную». И в итоге Бьеркской встречи документец РОДИЛСЯ. Вензель Вильгельма зафиксировал его внешнеполитические устремления. Чистосердечное признание – Царица доказательств! А затем – красиво срежессированная драма с отказом «слабовольного» царя под давлением профранцузского министерско-великокняжеского лобби от его подписи. И… союза нет, зато «афтограф кузена Вилли» есть. Через неделю благодаря Ламсдорфу обо всем знали в Париже. После чего до ознакомления с документом короля Эдуарда и Форрин офиса оставались уже не дни, а часы...
«Дуплет» Гольштейна – выставление кайзера и зачинщиком Марокканского кризиса, и «конструктором» антибританского европейского блока, был снайперским.
Того факта, что в свете рождения Антанты, и «октябрьский», и «бьеркский» тексты несли в себе элемент взрывной провокационности для Германии, сам кайзер тогда не смог оценить в полной мере. Гораздо печальнее для немцев в итоге было то, что не понял всей глубины этой грязной игры и канцлер, занятый «разруливанием» последствий Марокканского кризиса, за которым опять же стоял Фриц Гольштейн! До него дошло, что вскоре должно произойти, только уже по факту отказа русских от Бьеркского соглашения. Бернгард фон Бюлов немедленно подал прошение об отставке, которое кайзер отклонил.
После Танжера, Бьерк второй раз за год поставил Берлин на грань европейской войны. Но… Пушки и тогда не заговорили! Вильгельм, с подачи Бюлова, Эйленбурга, Тирпитца и Миттерниха раскусил, наконец, куда его ведет игра «серого кардинала», а Бюлов смог спасти ситуацию для своего Императора, затормозив на самом краю пропасти. Ценой размена Шлиффена на Делкассе и фатального внешнеполитического поражения Германии. Гольштейн был с позором изгнан с госслужбы. Война не состоялась, и ее заказчикам пришлось начинать новую партию. Балканско-турецкую.
Уместно добавить, кстати, что сами по себе, и «октябрьские» и Бьеркские соглашения, в силу возможности их расторжения «после предварительного предупреждения за год», были для России практически бессмысленны, поскольку в ее интересах если и было, то только долгосрочное соглашение с германцами. И, скорее всего, Гольштейн понимал, что никакого союза не будет. Коллеги «по цеху» в России, типа Витте, смогут при любой реакции царя не допустить фактического заключения русско-германского антибританского союза.
На деле все произошло для Форрин офиса и Сити даже лучше, чем Гольштейн и его подельники из «ротшильдовского интернационала» могли себе представить. Отказ Николая II от уже подписанного им собственноручно соглашения, живо обсуждавшийся при дворах венценосцев и в прессе, не только оскорбил и унизил вспыльчивого и обидчивого кайзера. Он, выражаясь по-восточному, «лишил его лица», что окончательно отвернуло его от надежды на союз со «слезливым и безвольным царьком».
Теперь он, в пику Николаю, решил двинуть Германию в Азию, водрузив свой флаг на Босфоре. Для русско-германских отношений это стало катастрофой, поскольку проливы и Константинополь исторически были главной целью вожделений Санкт-Петербурга. И хотя на Ближний Восток толкал кайзера уже не тайный советник Гольштейн, а совсем другие персоны, такие как Сименс, Дельбрюк или Баллин, внешне преследовавшие совсем иные интересы, кукловоды-то за их спинами маячили те же самые…
Итак, «Бьеркский союз» не состоялся. Но осадок остался у многих. В России, отныне уже бесповоротно, верх во внешней политике взяла ориентированная на Антанту «партия войны», включавшая в себя большинство Великих князей, верхушку гвардейского офицерства и ряд государственных функционеров, таких как Извольский, Сазонов, Григорович и даже смирившийся с представляющимся теперь неизбежным русско-германским столкновением Столыпин.
Царь, осознавший весь позор содеянного, с того времени обреченно и безвольно плыл по несущему его самого, династию и всю Россию к катастрофе геополитическому течению, направляемому из Лондона и Вашингтона. Отношение же германской правящей элиты всех мастей к России, с тех пор и до самого Сталинграда, стало брезгливо-принебрежительным. Вылившись в прессу, этот настрой политического и экономического бомонда государства неизбежно повлиял на формирование антироссийского общественного мнения во всем немецком обществе, достигшего апогея к 1914-му году.
Откровенно говоря, трудно осуждать за такое отношение немцев, убедившихся, что российская правящая верхушка вознамерилась идти с Францией и Англией до конца. «Отвратительные франко-русские тиски, сжавшие Германию с двух сторон» были для них вполне реальной угрозой существованию молодой немецкой империи, сумевшей за несколько десятилетий неизмеримо высоко поднять уровень жизни подавляющего большинства простых граждан. А за это они были готовы драться с кем угодно.
Сам Кайзер Вильгельм по-человечески так никогда и не простил кузену Ники этой «пощечины»… Расчет кукловодов оказался безупреченым – извечный страх за свое реноме вынудил Вильгельма занять твердокаменную антироссийскую и антиславянскую позицию. Со всеми вытекающими. За проливом могли торжествовать.
Но разве сама идея российско-германского союза 1905 года была абсурдом? Конечно же, нет! Другое дело, что предложенная кайзером форма совершенно не соответствовала потребной сути взаимовыгодного, РАВНОПРАВНОГО союза. И здесь ни у Вильгельма II, ни у Бюлова не хватило дальновидности, чтобы вовремя раскусить игры Гольштейна. И осознать, что за альянс с Россией НУЖНО платить достойную цену. Увы, формула Бисмарка о том, что из двух союзников один – наездник, а второй – его лошадь, слишком прочно въелась в их ментальность. Только вот то, что публичные политические заявления и реальная политика не совсем одно и то же, в контексте данной ситуации они не учли. Гениями внешнеполитической игры калибра «величайшего из немцев» ни Бюлов, ни, тем более, кайзер, не были…

***
Все стоны противников Бьеркских соглашений в России начинались тогда, и начинаются сейчас, с якобы предопределенного их параграфами «аморального предательства союзного нам Парижа». Хотя формально договор ни в коем случае не втягивал Россию в войну с Францией, если та САМА не атаковала Германию. Зато сама «белая и пушистая» Франция годом ранее цинично предала интересы России, подписав с Британской империей договор «Сердечного согласия» в тот момент, когда для России та была явным противником, а Германия – «без пяти минут» союзником. И превратилась бы в союзника безусловного, разбей мы японцев и сохрани свой флот.
Дьявол, как известно, прячется в мелочах. Есть один принципиально важный нюанс, который всегда нужно держать в уме, рассуждая о роли в истории России и Германии франко-английского договора. Нужно обязательно помнить, когда именно он был заключен: в апреле 1904 года. Через два месяца и одну неделю после начала русско-японской войны. В результате Франция отказалась оказывать России любую помощь в войне с Японией, союзной Великобритании.
Со стороны англичан это было логичным, своевременным и выверенным внешнеполитическим шагом. Это был удар на опережение, не позволяющий немцам открыто поддержать нас в войне с японцами, и гарантирующий от гипотетического русско-германско-французского союза на случай, если бритты решат воевать за японцев, а в случае победы Токио над Петербургом, почти неизбежно пристегивающий к Сердечному согласию и Россию. Против ее воли и желания.
Антанта была «свадьбой с приданным» в виде франко-русского договора, поскольку Россию французы, имея с ней военный союз 1893 года, собирались выставить против Германии в качестве пушечного мяса. Что и произошло в 1914 году.
При этом весь сонм представленных в виде повода для войны балканских проблем, был лишь мишурой для прикрытия коренных конфликтов – проблемы отторгнутых Бисмарком Эльзаса и Лотарингии для французов и проблемы германского флота для англичан. Вот кому действительно стоит задать вопрос о морали. Только есть ли в этом смысл? Мораль – это общественная категория, а не политическая. Ведь с точки зрения СВОИХ государственных интересов и Лондон, и Париж, действовали совершенно логично. И, если учитывать результат Первой мировой войны, - правильно…
В Париже тогда рассудили, что повязанная их займами Россия никуда не дернется, а уж если проиграет войну на востоке, то и подавно. И под предлогом несогласия с внутренней политикой царизма, отказали русским в кредите 1904-го года. Но при этом, на случай, если царь вздумает взбрыкнуть, соломка была заранее заботливо подстелена - у большинства Великих князей, ввидных сановников и министров Петербурга в дружбе с французами существовали прочные персональные заинтересованности…

***
Зато Бьеркский договор обязывал немцев выступить на нашей стороне, если Англия начинала войну против России. А такая угроза, и вполне реальная, существовала, как ни крути. Ведь Британская политика и дипломатия не была монолитом. И деятели типа лорда Керзона имели место быть в Лондоне не в единственном числе. Причем противопоставить в тот момент английскому флоту на Балтике нам было просто нечего. Русскую столицу пришлось бы защищать с моря германскому флоту!
Когда скептики посмеиваются, над потенциалом тогдашнего флота Германии в свете возможной борьбы с английским, мало кто задумывается, на каком театре эта схватка могла бы происходить. А если в мелководной и туманной Балтике? Если в Скагерраке? Если в датских шхерах или в районе немецких оборонительных минных полей? При этом германцы имели весьма много различных минно-торпедных судов. Они неустанно и тщательно отрабатывали массированные атаки, особенно ночью, ведь именно поэтому германские миноносцы и прозвали Shcwarze Gesellen (черная прислуга): они красились в черный цвет и «пахали» море куда интенсивнее, чем линейные эскадры, являясь весьма грозной силой германского флота для битвы в «узких» морях…
Кстати. О флоте. Если уж использовать «телескоп Козьмы Пруткова», т.е. «зрить в корень», вскрывается крайне любопытный момент, который, скорее всего, осознавали у Бьерке и русский царь, и германский кайзер. И, скорее всего, ни словом на эту тему не обмолвились. Ибо оба боялись спугнуть клиента…
Дело в том, что все вышесказанное относительно возможной британской атаки на Россию было бы верным, если относить ситуацию к первому документу - от октября 1904 года. И… практически не имело уже НИКАКОГО смысла для июля 1905-го! Смысл этот окончательно исчез еще в мае. В момент, когда контр-адмирал Российского Императорского флота Николай Иванович Небогатов скомандовал: «Приказываю: наш флаг спустить! Поднять японский!»
С аннигиляцией русского флота, и, как следствие, потерей Петербургом статуса крупного геополитического игрока, англичане, взирая на Россию с прагматической точки зрения, немедленно пришли к выводу: теперь, когда русские выпороты, и их мировые амбиции в прошлом, пора поиметь их в качестве союзника против немцев в Европе.
Вот откуда британские (и североамериканские) действия в конце русско-японской войны, позволяющие ряду историков утверждать, что Англия и США были ИЗНАЧАЛЬНО против окончательного краха России... Нет! Не надо «жонглировать» фактами и датами. Таковой позиция англосаксонских держав стала только ПОСЛЕ Цусимы! Раз у русских нет больше флота, это уже НЕ РОССИЯ! Не та Россия, которой следует опасаться. Не та Россия, которая способна решить проблему буферных государств и обрести свободный выход к теплым «британским» морям. Значит теперь с ней можно и НУЖНО «дружить» против следующего в списке опасностей.
Для Британской империи империя Российская превратилась из «субъекта международных отношений» в «объект». В травного пса. Что, в их понимании, – единственно верно. Англосаксы и по сей день удивляются нашей «глупости»: почему мы не желаем тихо сидеть на своей 1/7 части суши, честно отдав им ВСЕ остальное на этом шарике?! Почему им приходится регулярно тратить силы и денги, чтобы под тем или иным предлогом уничтожать наш флот, как только его очередная реинкарнация становится небезопасной для их мирового доминирования? Может быть все дело в загадочной русской душе? Кто знает…
Зато у Германской империи флот в июле 1905 года был. И продолжал рости как на дрожжах. А кто внимательнее всего к нему присматривался из-за Ламанша? И получается, что союз с Россией был тогда Германии нужен БОЛЬШЕ, чем России с Германией. Ибо «призрак Копенгагена витал над нашими мачтами на рейдах Вильгельмсхафена и Киля», как выразился один из немецких адмиралов.
Вильгельм это знал. Он не был альтруистом. И, конечно, лукавил, заявляя кузену Ники, что его главная цель единственно поддержать родственника и друга в трудный момент. Он понимал, что Цусима может стать поворотной точкой в намерениях Альбиона относительно России.
Для Берлина такое развитие событий автоматически приобретало характер критической проблемы. И Петербург как союзник нужен была немцам позарез, поскольку от словестной антигерманской газетной риторики 1902-03 годов, британцы решительно переходили к конкретным действиям. Вопрос стоял лишь в том, чем Германия готова поступиться для достижения этого союза, если Россия устами самодержца внятно обозначит свои интересы в мировой игре. Другой вопрос: почему Николай этого у Бьерке не сделал? Забавно, да? Типа, может, он и вправду был дурачок?
Вильгельм, к несчастью своему и своего народа, так и посчитал. Прекрасно понимая неравноценность предложенного им соглашения для Петербурга, он как ребенок искренне радовался, что надурил «оглушенного и расстроенного» Мукденом и Цусимой кузена, не поступившись абсолютно ничем, кроме цветистых фраз о вечной преданности и дружбе, ради жизненно необходимого для себя и своей страны союза. Союза, который оставлял Франции единственный шанс на дальнейшее относительно безпроблемное существование – отказ от идей реванша и присоединение к этому союзу. Чего, кстати, а вовсе не превентивного марша «ребят в фельдграу» на Париж, искренне желали многие в Берлине. И тогда Британия оказывалась перед мощнейшей, сокрушительной коалицией европейских держав…
Но… «Комбинация» не состоялась… «Британья рулез!»
Внешне все было представлено так, что Витте и Ламсдорф сделали все, чтобы открыть царю глаза именно на личностный момент в игре Вильгельма, что-де венценосный германец провел своего российского кузена как последнего простака. Сыграв в «обиженного», российский самодержец не стал противиться «требованию» своих «профранцузских и проанглийских» министров аннулировать соглашение в целом. Что и было сделано, вместо того, чтобы хоть попытиться от кайзера его дополнительной его проработки хотя бы в части Балкан, проливов, сроков действия и порядка расторжения, пересмотра весьма не выгодного для Петербурга торгового договора с Берлином и гарантий финансово-кредитной поддержки на случай потери французского кредитования. Хотя бы заикнуться об этом… Да и зачем? Дело-то уже было сделано.
ПОДПИСЬ Вильгельма под Бьеркским соглашением, ставшая приговором ему как Германскому императору, и Германии, как Империи, была уже в Лондоне. Этот автограф, легший на бумагу в каюте «Штандарта», и стал главной катастрофой германской внешней политики постбисмарковского периода в истории второго Рейха. Все остальные дилетантские ляпы Бетмана-Гольвега меркнут перед одним этим результатом хитроимной антигерманской политической игры.
Методично загоняемый в угол, Вильгельм рискнул в итоге поставить на карту все. И закономерно проиграл, получив войну даже не на два, а на ТРИ фронта, ибо британскую морскую блокаду нужно расценивать именно как третий фронт. Потом можно было, конечно, стыдливо кивать на бездарность политики Бетмана или Ягова, на чрезмерную самоуверенность германских генштабистов и ошибки командующих. На неожиданное вступление в войну американцев…
Но войну-то объявлял ОН. За все отвечает король…